Вот уже третий день я жалею, что недостаточно хорошо умею рисовать.
Потому что небо меняется быстро, цвета его неповторимы, и солнца свет имеет оттенок старой меди.
А если ветер силен, то он гонит сиреневые облака, они разворачиваются как будто во сне, и если долго смотреть на них, возникает ощущение падения с высокой горы.
Про лечение
В Сердце Мира, может, в Амбере, а может, в Шахматово, живет девушка, и я – её отражение (можно все повернуть – и тогда эта девушка – мое отражение, но суть при этом мало меняется, поэтому оставим так, как есть – прим. авт.) У неё на том месте, где у простого смертного солнечное сплетение, - аккуратная круглая дырка, а в ней чашка. Тонкая чашка веджвудского фарфора, узор на ней сплетен из линий, что нанесла рука неизвестного в зеленом плаще красками из измельченного лесного ореха, тишины, ночного тумана, запаха моря и старых теней, найденных на дне пруда до захода солнца,
Линии лопаются, сливаются, меняют цвета, мечутся, каждую минуту составляя сложную движущуюся картинку: то Летучий Голландец с его страшным капитаном, кисточку в тонкой руке с большими звенящими браслетами, задумавшийся эдельвейс.
Чашка редко бывает пуста, и жидкость в ней постоянно меняет цвет, запах и консистенцию – от отвара из лесных трав и кореньев до тягучей растопленной канифоли. Ни капли не проливается из неё – это её свойство.
Иногда она бывает перевернута, и тогда никто не может узнать, что в ней.
Я – одно из отражений этой Девушки.
В этом мире, или, если позволите, Сне, люди предполагают целостность тела как нечто само собой разумеющееся, и наличие чашки над желудком считается несовместимым с жизнью.
Но это не мешает отражению Чашки прочно обосноваться в моем солнечном сплетении.
Если продолжать говорить аллегориями, то получится, что моя Чашка всегда перевернута. Но иногда, когда бурлящая лава сменяет молодое вино или едкое зелье - кленовый сироп, горький пар обжигает сердце – так появляются слезы.
Я могу Чашку поставить так, что все будут видеть, что внутри – ядовитая известь или какао – но у меня уже не получается.
Да и к тому же – мешает что-то вроде Устава Ордена Заржавленной Аркебузы.
Историческая справка.
Господа из ордена обычно воюют. Сами с собой. С призраками из прошлого. Из бесконечности. Из кастрюли.
Которые мнятся им ужасными.
Считают своим прародителем Дон Кихота.
Постулаты Устава в духе: «Не вмешивать мирных жителей в свою войну», «Держать в секрете ход военных действий», «Помогай каждому мирянину», «Жаловаться на то, что военные действия идут с большими потерями и вообще, дескать, в печенках уже этот орден, непорядочно и неблагородно, и вообще тупо»
От синдрома Перевернутой Чашки меня лечат двое похожих друг на друга людей.
Они клещами слов вытаскивают из меня то, что я бы предпочла оставить вариться в Чашке.
По-моему, очень разумно и правильно все свое держать в Чашке. Тем более, что я Действительный Послушник Ордена Заржавленной Аркебузы. Это обязывает, понимаете?
Другое дело, что в Чашке нередко от канифоли или ртути остается чувствительный осадок, который распахивает глаза широко, и в уходящих в бездны зрачках угадывается злой хохочущий ветер.
В общем, жить этот осадок не дает. Чтобы как-то с ним справиться, нужно Чашку перевернуть…
В одиночку Действительный Послушник Ордена произвести сию сложнейшую операцию не в силах.
А теперь ему помогают.
Про сон
Вчера вечером, расплескав почти все мысли, прогуливаясь на ладонях ветра, читала книгу.
После десятка страниц мозг потерял чувствительность к красоте прозы и выключился.
Было 18.06.
Когда он в следующий раз включился, стрелки, пересекающие водную гладь часов, застыли одна против другой, молча разрезая бесконечность на две части. 23.38.
Мелькнула сигнальной ракетой мысль о святорусских богатырях, что, одолев очередного врага, спали по трое суток, о недочитанном-отложенном. Вписав себя в стройные ряды богатырей святорусских, упала на подушку.
Следующий взрыв активности мозга был назначен на четыре утра.
Небо, пришпиленное к Вселенной большими мерцающими булавками, синий холод и четыре горящих окна в доме напротив. Комната, кажущаяся плоским изображением на серой бумаге. Темнотой съеденное пространство. Черный силуэт лампы, а если голову наклонить, то звезда окажется прямо в плафоне, а за каждым подобным замечанием кроется активность чувствительных колбочек и палочек человеческого глаза.
Чай.
Про повторения
Когда я говорю или пишу, когда я думаю, мои слова и мои мысли двигаются в пространстве того, что я увидела за прошедший небольшой в отношении вечности промежуток времени, допустим, за день. Я будто перебираю бисерины – сегодня это зеленые, синие, белые, но с алой каплей на каждой третьей, составляя новый узор.
Но бисерины одни и те же.
Это иногда пугает, когда думаешь о повторениях, о том, что они составляют основу деятельности человеческого организма, самого человека - повторения-хамелеоны, повторения-ножницы, повторения-транквилизаторы.
С другой стороны, есть вещи, которые кажутся повторениями лишь на первый взгляд – цветение липы, например, прошлым летом она распустилась в мае, или тюльпана – у каждого – свой рисунок углем на внутренней стороне огненного лепестка.
С третьей стороны, воспроизведение одного и того же приводит к окостенению, и жизнь утекает по капле сквозь успокоительный фундамент повторений.
Кап-кап.
Похоже, что именно на повторениях строится мир.
Но не каждое повторение – повторение *скроила умную рожу*
Изо дня в день перетекают со мной мысли и слова – неизменно.
*звук двух капель, сорвавшихся со сталактита*
Пора надломить порядок.